К вопросу о причинах перерождения КПСС (7)

В.В. Головин   

Часть 1. Часть 2. Часть 3.

Часть 4. Часть 5. Часть 6. Часть 7.

После Сталина, когда обстоятельства, требовавшие высочайшей концентрации сил и провоцировавшие ошибки, исчезли, забвение своей социально-критической функции стало не бедой, но уже виной партии. Слияние с госаппаратом ускорилось решениями съездов и пленумов ЦК со второй половины 50-х годов. Непонимание предназначения партии и извращение её функций достигло апогея в постановлении пленума ЦК КПСС от ноября 1962 года "О развитии экономики СССР и перестройке партийного руководства народным хозяйством". Им партия была разделена снизу доверху на две части по производственному признаку. Одна "обслуживала" промышленность и строительство, другая – учреждения и организации сельского хозяйства. Тем же постановлением партийный и государственный контроль были слиты в единый орган. Хотя постановление было отменено через несколько лет как вопиюще нелепое и вредное, сам курс на слияние с государственной властью был сохранён.

Слияние партии и власти иногда повышало действенность и скорость выполнения властных решений. Ещё четверть века страна наращивала производственную мощь и количество социальных благ для советского человека. Но благополучие было оплачено слишком дорогой ценой. Превратившись в параллельный хозяйственный механизм, партия перестала быть социально критической силой. В лучшем случае речь шла о критике персональной. Она перестала быть исследовательской корпорацией, и утратила способность видеть "куда влечёт нас рок событий", т.е. исследовать социальные противоречия, рожденные развитием социализма; её сознание оказалось порабощённым производственным бытием. Через двадцать лет, на июльском пленуме ЦК КПСС, Юрий Андропов признал, что "мы не знаем общества, в котором живём" и вынуждены развиваться "эмпирически, весьма нерациональным способом проб и ошибок". Попросту говоря, партия оказалась "у разбитого корыта" с точки зрения понимания направления развития.

Это положение было предопределено тем, что в отношении рабочего класса и его государства в программе КПСС было совершено нечто странное и чудовищное. С одной стороны, программа верно констатировала, что "рабочий класс – единственный в истории класс, который не ставит целью увековечение своей власти", что "поскольку рабочий класс – самая передовая, организованная сила советского общества, он осуществляет свою руководящую роль и в период развернутого коммунистического строительства. Выполнение своей роли руководителя общества рабочий класс завершит с построением коммунизма, когда исчезнут классы".

Но отсюда был сделан отрицающий эту роль класса и противоречащий науке вывод. Вот этот: "Обеспечив полную и окончательную победу социализма – первой фазы коммунизма – и переход общества к развернутому строительству коммунизма, диктатура пролетариата выполнила свою историческую миссию и с точки зрения задач внутреннего развития перестала быть необходимой в СССР. Государство, которое возникло как государство диктатуры пролетариата, превратилось на новом, современном этапе в общенародное государство, в орган выражения интересов и воли всего народа. Партия исходит из того, что диктатура рабочего класса перестает быть необходимой раньше, чем государство отмирает. Государство, как общенародная организация, сохранится до полной победы коммунизма"[1].

В докладе Хрущёва при обосновании этих идей было сказано: "В условиях победы социализма и вступления страны в период развернутого строительства коммунизма рабочий класс Советского Союза по собственной инициативе, исходя из задач построения коммунизма, преобразовал государство своей диктатуры во всенародное государство. Это, товарищи, беспримерный в истории факт! До сих пор государство всегда было орудием диктатуры того или иного класса. Впервые у нас сложилось государство, которое является не диктатурой какого-либо одного класса, а орудием всего общества, всего народа"[2].

В этих словах видится позорное и полнейшее отчаяние от необходимости изображать развитие теории там, где на самом деле происходит уничтожение её базовых ценностей. Эти слова означали абсурдность всей партийной программы, за исключением той её части, где речь шла о конкретике в области народнохозяйственного планирования; конечные результаты оказались близкими к намеченным. В остальном в тезе Хрущева такая безысходная теоретическая путаница, что вряд ли можно было бы распутать, если бы.. Если бы не поражение социализма в результате выполнения этой программы. Оно подвело неизбежный итог той главной у Хрущева мысли, что в интересах строительства коммунизма нужно выбить орудие этого строительства из рук класса единственно заинтересованного в самом строительстве.

"Беспримерное" у Хрущева было, и его было много. Перечислим. Во-первых, беспримерно было желание идти вразрез всему наукой доказанному и опытом проверенному. Ленин разъяснял, что "классы остались и останутся в течение эпохи диктатуры пролетариата. Диктатура будет не нужна, когда исчезнут классы. Они не исчезнут без диктатуры пролетариата"[3]. "Диктатура пролетариата есть продолжение классовой борьбы пролетариата, в новых формах. В этом гвоздь, этого не понимают. Пролетариат, как особый класс, один продолжает вести свою классовую борьбу"[4], – подчеркивал он, зная, что эта "особость" классовой борьбы пролетариата именно в том заключаются, что ему нужна политическая власть для уничтожения "собственного способа присвоения". Утрата такой власти есть прекращение движения ко второй победе.

"Диктатура пролетариата не есть самоцель. Диктатура есть средство, путь к социализму. А что такое социализм? Социализм есть переход от общества с диктатурой пролетариата к обществу безгосударственному"[5]. Так ставил вопрос Сталин, понимая, что устранение диктатуры класса, объективно имеющего цель устранение классовой структуры общества вообще, и самоустранение партии от выполнения этой классовой обязанности неизбежно делало недостижимой цель класса. С точки зрения коммунистической науки, неклассового или надклассового государства не существует. Государство, как таковое, всегда носит классовый характер; пока существует государство, оно не может быть "общенародным". Как только в обществе не станет классов, перестанет существовать и государство.

Во-вторых, беспримерная неправда слов "по собственной инициативе". Причём эта мифическая "инициатива" была единственным озвученным резоном для изменения типа (!) государства.

В-третьих, беспримерно было невероятное в прежней партии молчание делегатов съезда, знающих, что мнение рабочего класса ни в какой форме никто не спрашивал.

В-четвертых, беспримерно было противоречие этих слов тексту первой части самой же программы, где было вполне в согласии с наукой записано, что "как бы ни были разнообразны в период строительства социализма формы новой, народной государственной власти, сущность их одна – диктатура пролетариата, представляющая собой подлинную демократию, демократию для трудящихся", что "диктатура пролетариата выражает не только интересы рабочего класса, но и всего трудового народа; главное её содержание – не насилие, а созидание, строительство нового социалистического общества, защита его завоеваний от врагов социализма"[6]. Если авторам программы хотелось добавить степеней свободы советскому человеку, то их абстрактный "демократизм", ничего не добавив к советской демократии, лишил рабочий класс его классовой партии.

В-пятых, беспримерно было противоречие фактам, поскольку процесс становления социально однородного общества был близок к завершению.             То возражение, что СССР был близок к появлению бесклассового общества и потому не нуждался в пролетарской классовой диктатуре, не может быть основательным. Наука марксизма отнюдь не содержит утверждения о владении-невладении средствами производства как единственном основании деления общества на классы. Первоосновой классообразования в ней названо разделение труда[7]. Чем оно глубже, тем больше "групп людей, из которых одна может себе присваивать труд другой, благодаря различию их места в определенном укладе общественного хозяйства"[8]. Придание партии статуса "всенародной" крайне затормозило исследование ею социальной структуры советского общества, тем более идеологических стремлений и предпочтений народа.

Кроме того, социализм отнюдь не исключает коллизий между властью и массами. Укажем одну. "Разделение труда, – сказано классиками, – в котором мы .. нашли одну из главных сил предшествующей истории, проявляется .. также и в среде господствующего класса в виде разделения духовного и материального труда.. <..> Внутри этого класса такое расщепление может разрастись даже до некоторой противоположности и вражды между обеими частями.."[9].

Недоверие "низов" к власти сохраняется до тех пор, пока не исчезает необходимость принуждения к труду, а на каждую совершенную здесь ошибку может следовать жесткая реакция. Причем тем более жесткая, чем более просвещённым и способным к суждению будет становиться народ. Это "расщепление" объективно обусловлено, оно реально проявлялось в тысячах фактов вплоть до трагедии в Новочеркасске.

Утверждением о марксизме- ленинизме как идеологии всего народа партия как бы сняла с себя задачу видеть, что полвека социализма сильно трансформировали социальные противоречия, но не отменили их. Они как бы уходили внутрь, и снималась лишь постепенно, преодолением отрицательных следствий разделения труда. Поскольку перед пролетариатом история поставила задачу сознательного преобразования общества, постольку в его классовом сознании должно было возникнуть и возникало диалектическое противоречие между непосредственным интересом и конечной целью, между отдельным моментом и целым. Но партией эта существенная задача коммунистического строительства практически решалась крайне слабо. Она игнорировала диалектику развития рабочего класса при социализме. На признание существования в СССР социальных противоречий именно программа наложила жесткое табу.

Относительно всей программы скажем, что этот громадный по объему, но не подвергавшийся критическому осмыслению на предмет соответствия фундаментальным основам марксизма-ленинизма, документ требует отдельного исследования. Однако факт поражения социализма по выполнении этой программы достаточное доказательство того, что былая апологетика его теоретического анализа была несостоятельна, а деятельность партии на его основе дала обратный желаемому результат. Все главные мировоззренческие выводы третьей программы КПСС являют собой иную мировоззренческую систему, нежели та, с которой начиналось коммунистическое движение. Она свидетельствует о превращении КПСС из партии коммунистической революции в партию квазикоммунистическую.

Антикоммунисты сразу же заметили, что "своей новой программой КПСС показала, что прежнее представление о мире, лежащем за горизонтом капитализма, похоронено. <..> В целом будущее коммунистическое общество представлено как усовершенствованное государство всеобщего благосостояния. В этом смысле советские коммунисты повернули назад, к старым ревизионистам марксизма.."[10]. Как ни прискорбно, но эту оценку врага нужно признать верной. Для поздней КПСС стал характерным идейный релятивизм и забвение прежних устоев.

"Каутский, – писал Ленин, – превратил марксизм в самую отвратительную и тупоумную контрреволюционную теорию, в самую грязную поповщину"[11]. Полагаем, что сказанное выше позволяет повторить, пусть с оговорками, эти слова применительно к поздней КПСС. Теоретическое предательство было совершено, а факт, что в советской истории не было Каутского, а был Хрущев и была совокупность ему подобных, чьи "теоретические трубы были пониже, а дымы пожиже", теперь определяющей роли не играет, а только свидетельствует о закономерности некоторых внутрипартийных процессов. Как ни хороша, как ни верна формула "сверху, но не снизу, внутри и в верхах", однако выбором тех, кто внутри и снизу определяется то, что появляется в верхах. Так что важнее помнить, что масса коммунистов оказалась втянутой в предательство (пусть и помимо своей воли и сознания, однако втянутой), что их единую волю выражал предавший социализм центр. Контрреволюция показала истинную цену иллюзий партии о самой себе.

Ещё важнее понять, что для создания новой организации нужна решимость выбросить вон гнилую квазитеорию вместе с организационными формами, способствовавшими её появлению и воспроизводству в течение четверти века. Того лучше помнить ленинскую мысль, что "сила рабочего класса, – организация. Без организации рабочий класс – ничто. Организованный он – всё. Организованность есть единство действия, единство практического выступления". И её продолжение: "безыдейная организованность – бессмыслица, которая на практике превращает рабочих в жалких прихвостней власть имущей буржуазии. Поэтому без свободы обсуждения и критики пролетариат не признаёт единство действий"[12].

От сталинской эпохи поздняя КПСС получила все необходимые экономические, политические и социальные предпосылки для того этапа общественного развития, когда оно становится возможным через сознательную деятельность субъекта на основе познанной им объективной необходимости. Условие такого движения одно – предварительное овладение коммунистической теорией. В поздней КПСС произошло обратное – отказ от неё. Само её название было предано анафеме. Тот "научный коммунизм", который попал в её программу, и многими ошибочно рассматривался как коммунистическая теория, на самом деле (в его части, касающейся деятельности уже победившего пролетариата) целиком относился к сфере идеологии, а слово "научный" в его названии вводило коммунистов в заблуждение. Именно этим был сделан неправильный выбор и нарушен закон развития новой системы.

Проблема закономерностей развития партии, неоднократно обсуждавшаяся в первой трети ХХ века, после Сталина была предана забвению. Почти полвека в теоретической традиции поздней КПСС нельзя было встретить сами слова "диалектика развития" и "противоречие" применительно к партии. Внимание к этой проблеме пока минимально. Быть может, именно поэтому революционная коммунистическая тенденция наших дней пока не стала преобладающей как в теории, так и формах партстроительства.