А.В. Легейда

«Революция означает, что мы сожгли за собой все мосты, что пути назад нет, а есть путь только вперед».

Тибор Самуэли

Часть 1. Часть 2.

 

Переговоры в Москве строго конфиденциальны: о них расскажут лишь фото и краткий газетный отчёт. Также становится известно: венгерский гость встретился с руководителями российского комсомола и представителем немецкой молодёжи – на август в Будапеште намечен всемирный конгресс молодых коммунистов. Перед отъездом из Москвы Т. Самуэли даёт интервью корреспонденту «Правды». На вопрос: «Чего вы ждете от будущего?» – лидер осаждённой республики отвечает: «У меня нет оснований огорчаться. Я знаю, что большинство венгерских пролетариев уверено в победе».

На обратном пути самолёт приходится загрузить до отказа. Блокированной республике нужны автомобильная резина, глицерин для пушек, российские кинофильмы и даже 500 красноармейских звездочек. Самый драгоценный груз – ленинское письмо-статья «Привет венгерским рабочим».

Сразу по возвращении, в последний день мая, Т. Самуэли выступил на заседании Будапештского ЦК Совета рабочих и солдат. При всей горечи от невозможности скорого соединения двух Красных Армий, он счёл первым долгом выразить Советской России величайшее уважение и восхищение: «Русский пролетариат, который вот уже полтора года ведёт борьбу не на жизнь, а на смерть, продолжает сражаться на фронтах протяжённостью десять тысяч километров. Несомненно, что и наше положение с этой точки зрения не самое радужное: мы окружены врагами, но ещё менее благоприятной является военная обстановка, в которой русский пролетариат ведёт отчаянную по своей решительности борьбу». С особым чувством Тибор говорит о стойкости защитников колыбели Октября: «Испытывающие нужду и лишения рабочие Петрограда (вам, товарищи, трудно представить эти лишения, но, я думаю, будет достаточно, если скажу, что были такие месяцы, когда на одного человека в месяц выделялось 3 фунта хлеба) – и вот – эти рабочие нашли в себе силы, решимость отстоять Петроград, защитить революцию».

По словам Т. Самуэли, всё увиденное в России усилило в нём «убеждение в том, что только Советская власть, диктатура пролетариата – тот путь, который выведет народы из ужасного международного политического и экономического хаоса. Всё это укрепило во мне также убежденность в том, что русский пролетариат – а его мы считаем своим братом и союзником – не может быть сломлен и побеждён никакими внутренними, никакими внешними враждебными силами».

Понимая сложность положения красной России, Т. Самуэли не теряет сам и старается поддержать в товарищах надежду на будущее соединение сил советских республик. Оптимизм основывается на недавнем опыте. Во-первых, у Красной Армии даже в момент григорьевского мятежа в её тылу «хватило сил и готовности оказать братскую помощь нам и начать наступление против румынских боярских войск». Во-вторых, в Галиции руками белополяков «империалисты, не ожидая начала русского наступления, нарушили международное право… Точно так же они растоптали эти нормы у нас в Венгрии, они не признают их и на Украине». Так стоит ли и дальше блюсти «международное право» классового противника, бесцеремонно попираемое им самим? Формирование интернациональных отрядов российской и украинской Красной Армии, где самую многочисленную группу составляли мадьяры, даёт надежду, что в Москве и Киеве сделают напрашивающиеся выводы: «В связи со стремлением румынских и польских империалистов объединиться, я с полным спокойствием могу сообщить вам, товарищи, что нами предприняты все меры, чтобы противостоять этому. Нанести сокрушительный удар по этим бандам готовы не только русские и украинские отряды Красной Армии, к этому готовы дисциплинированные и хорошо организованные отряды интернациональной Красной Армии, которые уже ведут успешные бои на фронте».

По словам Самуэли, накануне отбытия на родину ему представилась «возможность беседовать с отправляющимися на фронт товарищами именно такого интернационального полка. Примерно 85-90 процентов его бойцов составляют товарищи из Венгрии. Полк состоит из венгров, румын, чехов, хорватов и представителей других национальностей. Эти товарищи просили меня передать привет венгерскому пролетариату».

Направленности этой речи Т. Самуэли вроде бы противоречит содержание беседы, которую, по воспоминаниям Б. Куна, они вели наедине: «Смысл всего сказанного сводился к тому, что в ближайшее время нечего и думать о возможности соединения с русской Красной Армией на территории Восточной Галиции». Но не во всём можно доверять памяти мемуариста: за прошедшие годы, с изменением окружающей реальности, его взглядов и восприятия былых событий, пропорции могут сместиться даже незаметно для него самого. Если бы действительно «смысл всего сказанного» сводился к переданному Б. Куном, вряд ли Т. Самуэли – по его же словам, «непоколебимый революционер, пламенный трибун и несгибаемый боец пролетарской революции», понявший советы Ленина лучше кого-либо из руководителей ВСР, – стал бы говорить с полномочными представителями своего класса в противоположном тоне, даже не попытавшись подготовить товарищей к неблагоприятному повороту событий.

Речь Т. Самуэли 31 мая – дошедшая до нас, в отличие от ночной беседы, в оригинале, – свидетельствует: как убеждённый интернационалист, он не ожидал и тем более не требовал от трудящихся России принесения ещё больших жертв исключительно ради других народов. Но был убеждён: во-первых, защита завоеваний трудового народа в России, как и в Венгрии, не может быть обеспечена вне единой интернациональной стратегии пролетарской революции; во-вторых, страна, в силу этой стратегии получающая жизненно необходимую помощь, должна быть достойна усилий и жертв тех, кто её оказывает. «Русский пролетариат, за полтора года вынесший ужасные лишения, о которых многие товарищи даже не знают, готов нести эти лишения и дальше, потому что знает, что судьба революции решается не в рамках национальных границ, и убеждён в том, что пламя революции должно охватить весь мир… Русский пролетариат готов сделать всё возможное, даже ценой больших жертв – я имею в виду не только людских, но и экономических, – чтобы оказать нам поддержку, чтобы укрепить власть пролетариата в Венгрии. Мы должны заслужить эту руку помощи, эту революционную братскую поддержку, товарищи, и я убеждён, что пролетариат Венгрии сможет заслужить её».

Этим определялось главное, что посланец осаждённой Венгрии вынес из бесед в Кремле: «У товарища Ленина нет иного желания, нет иной просьбы, я бы сказал – нет иного требования, кроме того, чтобы мы все до последнего человека, до последней капли крови защищали революцию для освобождения пролетариата. Нет отступлению, нет соглашательству, никакой капитуляции! Кто стал солдатом революции, тот должен до конца вести революционную борьбу».

Хотя армия республики успешно наступает, положение на внутреннем фронте осложняется. В начале июня на малой родине Тибора, в Западном крае, вспыхивает контрреволюционный мятеж. Враги арестовывают и расстреливают коммунистов. Правительственный совет объявляет эту часть страны зоной боевых действий и для восстановления порядка учреждает комитет из трёх человек под председательством Т. Самуэли. Особый поезд берёт курс на запад. К 8 июня мятеж ликвидирован. Враги перебрасывают пламя на юг страны. Но и здесь с прибытием поезда Т. Самуэли революционный порядок восстановлен за неполную неделю.

Жуткий, в фантазии борзописцев, «красный террор» выглядел зачастую примерно так: «Отдельные села очищаются от контрреволюционеров группами в несколько человек. Селом Шолт, например, овладевает отряд из восьми красноармейцев. В помещение ратуши входит сам Самуэли в сопровождении одного красноармейца. Кулаки-контрреволюционеры как раз обсуждают в помещении ратуши свои дела. Вдруг открывается дверь и входит Тибор Самуэли: «Добрый день, господа! Не обижайтесь, что мы помешаем вам, но в этом совещании хотелось бы принять участие и нам. Я – Тибор Самуэли, председатель чрезвычайного революционного трибунала. Довожу до вашего сведения, что село Шолт и здание ратуши окружены». Господа выглядывают в окна и видят нескольких красноармейцев в полном снаряжении, с пистолетами в руках. Сопровождающий Самуэли Арпад Керекеш приказывает «Руки вверх!», обыскивает послушно вставших к стене господ, отбирает у них оружие».

Понятно, что там, где классовая война идёт всерьёз, законы её суровы. После подавления мятежей в Чорне, Капуваре, Калоче и ещё нескольких городках, ревтрибунал выносит по нескольку смертных приговоров главарям и убийцам. Коммунистов погибло от их рук гораздо больше. Остальные, вовлечённые в мятеж «по заблуждению», получают амнистию. По меркам гражданских войн – мягче некуда.

Через несколько дней в Будапеште собирается съезд объединённой Соцпартии, передающий эстафету Всевенгерскому съезду Советов. По здравому смыслу и логике, делегатам и руководителям партии и страны следовало бы признать заслуги Т. Самуэли в борьбе с контрреволюцией и, возможно, выдвинуть его на более ответственный пост. Вместо этого сторонники «мягкой диктатуры» обрушивают на Тибора и его бойцов девятый вал нападок. Тех, кто отстаивал рабочую власть от террора контрреволюции, социал-демократы и центристы винят во всех смертных грехах, не брезгуя повторением клеветы буржуазной прессы.

Отвечая им с трибуны съезда, Т. Самуэли не без иронии говорит: «Те же самые товарищи, которые занимаются критикой в Будапеште, которые провозглашают в Будапеште гуманизм, и не подозревают, каким образом отражается в наивных душах провинции искажённая картина их критики, их приверженности «гуманизму». Товарищи не знают, что когда в Будапеште они провозглашают лозунг гуманизма, то в провинции этот лозунг превратился в призыв «Бей коммунистов!» Контрреволюция поддерживает мягкое применение диктатуры пролетариата в том духе, что надо убивать коммунистов: таковы социал-демократы». Прочитав эти слова без ссылки на источник, легко отнести их к концу 60-х или даже 80-м гг.: ни пропагандисты «социализма с человеческим лицом», ни контра, делающая из фраз свои выводы, не придумают ничего нового.

Несколько дней спустя Т. Самуэли снова держит путь на юг – завершать расследование мятежа. Тем временем в квартире звонит телефон. Йолан отвечает, что мужа нет дома. Абонент, отказавшийся назвать имя, предупреждает: в столице готовится контрреволюционный мятеж. Йолан немедленно информирует руководство, но оперативных мер не принимается. Наутро 24 июня мятеж вспыхивает. Рабочие отряды дают решительный отпор. День ещё не кончился, а Тибор вновь в столице. Интернациональный отряд под его командованием занимает позиции у стратегически важного моста. Дело путчистов проиграно.

Тем же вечером, на совместном заседании правительства и руководства Советов, коммунисты требуют создать чрезвычайный орган наподобие российской ВЧК, а руководство им доверить Т. Самуэли. Ещё накануне «Красная газета» писала: «Перед лицом контрреволюции мы требуем введения чрезвычайного положения! Мы требуем также, чтобы исполнение чрезвычайных мер было поручено единственно достойному этой задачи: товарищу Тибору Самуэли. Мы отдаём дань уважения тому, кто бесстрашен в борьбе за дело революции, у кого достаточно культуры и смелости, чтобы решительно, с революционной верой и сознанием идти по неизбежному пути революции!» Однако, как тогда говорили, «шипящей пропагандой» враждебной прессы и внутрипартийных «гуманистов» Тибор демонизирован до того, что, не говоря о социал-демократах, не все коммунисты решаются его поддержать.

Наряду с вопросами борьбы с внутренней контрреволюцией, съезду Советов приходится обсуждать ключевой внешнеполитический вопрос. Принимать ли ультиматум Антанты, сдавать ли без боя словацкие и венгерские земли, освобождённые ценой крови красноармейцев?

В день открытия съезда Т. Самуэли произносит свою последнюю политическую речь, оказавшуюся во многом пророческой для всего социализма XX столетия. Он начинает с тезиса, продолжавшего идею ленинского письма: «Когда венгерский пролетариат вступил на путь революции и установления диктатуры, каждый сознавал, что этот выбор означал борьбу – борьбу против всех внутренних и внешних врагов страны; каждый понимал, что самая важнейшая и святая обязанность и задача революционного пролетариата заключается в том, чтобы бороться, сражаться и победить всех угнетателей. Если бы мы захотели прекратить или временно ослабить эту борьбу, то это означало бы отказ от принципа борьбы; это означало бы, что мы сдаёмся в борьбе, цель которой – освобождение угнётенных и эксплуатируемых всего мира».

С важнейшего, но всё же частного вопроса об ультиматуме Т. Самуэли переводил дискуссию на более общий уровень – о принципах отношений государства диктатуры пролетариата с капиталистическим окружением и перспективах всей международной обстановки. Тибор полагал, что «капиталистический мир не приведёт к прекращению мировой войны. С мировой войной может покончить лишь гражданская война угнётенных против их угнетателей и эксплуататоров». Данный тезис выглядит преувеличением применительно к отдельной империалистической войне, но в отношении империализма как целого, «несущего в себе войну, как туча несёт грозу» (Ж. Жорес), он для марксиста неоспорим.

Базируясь на этой принципиальной позиции, Т. Самуэли переходит к злободневному политическому вопросу – «заключить ли мир с империалистами Антанты, вернуть ли им без боя те территории, на которых Венгерской пролетарской Красной Армии удалось ликвидировать эксплуатацию, капиталистическое рабство… отдать ли эти территории обратно, чтобы там было восстановлено прежнее рабство».

Первое соображение, которым Т. Самуэли обосновывает свою позицию, непосредственно касается классовой борьбы внутри страны: «Было бы глубоким заблуждением полагать, что можно заключить мир с зарубежными капиталистами в тот момент, когда мы боремся против своих, внутренних капиталистов… Венгерские капиталисты, венгерские контрреволюционеры всегда найдут опору у тех зарубежных капиталистов, с которыми мы сейчас хотим заключить мир».

Логически продолжая нить его рассуждения, можно утверждать: компромисс с капитализмом, внешним или внутренним, не ведёт к потере завоеваний пролетарской революции лишь в том случае, если предварительно одержана политическая победа над контрреволюцией, на данном этапе решающая. Так, Брестскому миру предшествовало «триумфальное шествие Советской власти», нэпу – взятие Перекопа и Кронштадта. Венгерская революция в июне 1919 г. имела в активе лишь одну незавершённую победу – северный поход, и вставал законный вопрос – на что же предлагается её променять.

В связи с этим Тибор высказывает мысль, необыкновенно прозорливую для своего времени и ещё более актуальную в наши дни: «Лозунг «Манифеста Коммунистической партии» «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» ещё не осуществлён в полной мере, но лозунг «Капиталисты всех стран, соединяйтесь!» осуществился в полной мере».

Рассматривая конкретное содержание условий Антанты, Т. Самуэли фактически формулирует минимум международных условий приемлемого компромисса, которые в данном случае отсутствовали: «Но ведь, товарищи, речь идёт вовсе не о мире! Пока речь идёт об уплате по таким счетам, взамен которых Антанта вообще не даёт нам никаких гарантий».

Напоминая товарищам печальный опыт предыдущего раунда переговоров с Антантой, Тибор называет вещи своими именами: «Сейчас нас хотят прикончить не такими зверскими методами, а красиво, ловко, прибегая к дипломатическим хитростям и даже заявляя об осуждении всяческого кровопролития». Изобличая лицемерие империалистических «миротворцев», недавний автор антивоенных статей не сдерживает негодования: «Это говорят те, кто посылал на бойню миллионы и миллионы людей, кто сделал несчастными миллионы и миллионы вдов и сирот. Прикрываясь лживыми фразами о напрасном кровопролитии, они требуют вывода войск победоносной пролетарской армии, чтобы потом предъявить нам всё новые и новые требования». Сколько ещё раз, в скольких странах всему этому предстоит повториться в кровавой истории XX и начала XXI века…

Т. Самуэли дважды прерывает Ж. Кунфи, ратующего за принятие ультиматума. «Единственный наш долг – сохранить здесь очаг социальной революции», – с пафосом восклицает идеолог социал-демократов. «А также сражаться и защищать страну!» – уточняет Тибор. Кунфи ссылается на прецедент Брестского мира. Перекрывая гул аплодисментов, Т. Самуэли пытается достучаться до здравого смысла делегатов: «Это не Брест-Литовский мир, это будет совершенно другое, если мы подпишемся под тем, что нам навязывают!»

Реплики Тибора явно предназначены не одному Кунфи, но прежде всего лидеру партии и наркому иностранных дел Б. Куну. И в последующей речи перечисление уязвимых, по меньшей мере, сторон «компромисса» также адресовано главному оппоненту, которому более чем кому-либо надлежало проявить здесь партийную и должностную взыскательность: «Нельзя вести разговор о самом мире, когда не определены даже границы страны. Мы знаем, что речь идёт об их произвольном определении на северном и восточном фронтах, и в это же время не видим никаких гарантий относительно того, с какой целью несколько дивизий Антанты остаются в настоящее время в районе города Сегеда… Мы, товарищи, не знаем не только о том, какими будут наши южные границы, но и не представляем, какие невероятные требования выдвинет Антанта в качестве условий мира, к какому шантажу она прибегнет… Требуя вывода наших войск с уже освобождённых территорий, она, вполне естественно, ожидает и требует, чтобы мы приняли продиктованные ею условия мира».

Самуэли делится с товарищами информацией, полученной в Москве: «Я очень хорошо знаю, что к подобным дипломатическим и военным хитростям Антанта уже прибегала в попытках воздействовать на Россию». Обрисовав поражения интервентов и состояние их войск после пяти лет войн, он показывает: боеспособными и политически благонадёжными силами для широкой интервенции против стран, готовых стойко сопротивляться, Антанта не располагает. Из рук соглашателей выбивается главный козырь – угроза гибели нации, для которой-де нет иного спасения, кроме капитуляции.

Мотивы Т. Самуэли и тех коммунистов, от чьего имени он выступал, носят не только патриотический, но и интернационалистский характер. Он особо подчёркивает: «Мы не должны забывать об одном очень важном моменте, о котором, к сожалению, здесь не было сказано ни одного слова, – о долге Венгерской Советской республики, о её долге солидарности по отношению к Российской Советской республике». Полагая излишним особо «распространяться, почему мы должны быть благодарны Российской Советской республике… многословно говорить, чем мы обязаны российскому пролетариату», трибун венгерской революции заявил без обиняков: «Одно несомненно: мы не должны прекращать борьбу до тех пор, пока российский пролетариат находится в опасности, пока Антанта не признаёт власть русского пролетариата, которую она, наоборот, стремится всеми имеющимися в её распоряжении средствами задушить и утопить в крови. Поэтому мы не можем и думать о том, чтобы сдаваться или прекращать борьбу». Кто-то из товарищей с места поддерживает оратора: «Это было бы предательством!»

Приведя в безупречной последовательности главные объективные факторы, делавшие принятие ультиматума недопустимым, Т. Самуэли не забывает и о субъективной стороне. Именно он, руководивший ликвидацией контрреволюционных мятежей, лучше других знает, как разрушительно на сознание масс и кадров влияют уступки властей врагу, особенно совершаемые за их спиной. Не желая способствовать деморализации, он говорит сдержанно, но недвусмысленно: «Нельзя лишать войска венгерской пролетарской Красной Армии наступательного духа, возвращая нашим эксплуататорам, капиталистам, уже освобождённые территории, не имея гарантий относительно того, что с юга нам не угрожают новым рабством, новым угнетением».

Из всего выступления Т. Самуэли следует установка, которая, по его убеждению, совпадает «с мнением каждого солдата Красной Армии»: «мы не должны отдавать себя на милость империалистов Антанты». Речь завершает страстное напоминание, опять же предвосхищающее драматическую историю целого столетия: «В «Манифесте Коммунистической партии» говорится, что пролетариату нечего терять, у него нельзя отнять то, чего у него нет. Но у победившего пролетариата, у освободившего себя пролетариата есть очень многое, что он может потерять. Победивший революционный пролетариат Венгрии уже потерял свои цепи. Если сейчас он не защитит себя, если отдаст себя на милость Антанты, то он потеряет не цепи, а весь мир!»

Несмотря на все доводы Т. Самуэли и других делегатов-коммунистов, съезд Советов проголосовал за принятие ультиматума. Важную роль сыграла поддержка этой позиции первым лицом партии. Много лет спустя Б. Кун самокритично признал: «В своём заключительном слове я ответил Тибору излишне резко, поставив его на одну доску с теми социал-демократами, с которыми у него не было ничего общего, кроме того, что он, как и они, возражал против моего предложения. Я квалифицировал его позицию как левое пораженчество. Тон моего ответа на его выступление был тем более неуместен и несправедлив, что моё предложение в первую очередь поддержали именно социал-демократы». Пришлось ему признать и свою ошибку по существу дела: «Прав был Тибор в отношении того, что от Антанты нужно было требовать гарантии и что неправильно было до начала немедленных переговоров прекращать военные действия, а тем более отводить наши войска».

По итогам съезда Советов, в соответствии с принятой на нём конституцией, создаётся новый орган власти – Федеративный центральный исполнительный комитет из 150 членов. Т. Самуэли избирают в состав ФЦИК, но из правительства его, как и нескольких других коммунистов, удаляют. Явно сказываются и кампания травли, и закулисные контакты социал-капитулянтов типа В. Бёма с дипломатами Антанты. Одним из планов, согласованных с зарубежными «друзьями», предполагалось начать переворот именно с того, что произойдёт на съезде, – вывести из правительства «самых опасных» коммунистов, прежде всего Т. Самуэли.

Выполнив все условия Антанты, республика, как и предупреждал Тибор, не получает взамен ничего, кроме требований полной капитуляции. 10 июля правительство ВСР бурно обсуждает план нового начальника генштаба – наступать на восточном фронте. Т. Самуэли, не занимающий уже правительственных постов, также участвует в дискуссии. Б. Кун и другие наркомы-коммунисты аргументировано доказывают: наступление не подготовлено. Об этом же предупреждает Тибор. Но социал-демократическое большинство правительства игнорирует возражения меньшинства; бывший оппонент номер один, вытесненный с постов, для этой публики не авторитет. Те же, кто раньше противился активным действиям Красной Армии, отводил её с уже освобождённых территорий, теперь проводят решение о наступлении, обречённом на провал.

На заседании Центрального исполнительного комитета – высшего органа объединённой Соцпартии – Т. Самуэли ещё раз требует создания чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией. Большинство же затевает бесплодную дискуссию… о сухом законе (Горбачёв, где ты?).

Б. Кун предлагает Т. Самуэли возглавить движение за воссоздание Коммунистической партии. Но как это понимать? Если как попытку придать коммунистический характер всей СПВ – сил явно не хватит; если как трансформацию объединённой партии в подобие единого фронта – это противоречит всем партийным решениям. Бела вносит предложение-минимум: «Возьмите, Тибор, в свои руки «Вёрёш уйшаг» и сделайте её снова коммунистической газетой». Т. Самуэли не против, но предлагает поставить все точки над i – основать новую газету «Коммунист». Однако время уже на исходе.

В самый напряжённый и опасный момент Тибора отсылают из столицы – организовывать летний отдых детей рабочего Будапешта на озере Балатон. Поручение, в других условиях почётное, становится «изящным» способом устранить коммуниста, ненавистного соглашателям, от политических дел.

Вот и конец июля – последние дни республики. Тибор возвращается в столицу, оставляя Йолан на попечение супругов Хаваши, – видимо, готовится к нелегальному положению. Б. Кун встречает словами: «В Дьёре контрреволюция, поезжайте туда». Тревога оказывается ложной – кто-то опять торопится задвинуть Тибора подальше, чтобы не мешал. Понятно: наступление провалено, враги сеют панику, Антанта требует капитуляции. 31 июля руководство республики обсуждает обстановку. По словам одного из социал-демократов, «под нажимом Самуэли не было достигнуто соглашения, а сложилось мнение, что необходимо предпринять ещё одну попытку оказать вооружённое сопротивление». Понятно, против какого «соглашения» ему приходится выступать.

На следующий день руководство партии и правительства вновь собирает совместное заседание. Б. Кун призывает к продолжению борьбы. Т. Самуэли его горячо поддерживает: «Мы не должны отказываться от власти!» Текст последней его речи не сохранился. По воспоминаниям Б. Куна, «Самуэли выдвинул предложение, чтобы Советское правительство или предприняло попытку мобилизовать рабочих Будапешта, или отступило за Дунай». Всё напрасно: правоцентристское большинство принимает решение об отставке правительства Советов и образовании нового – «профсоюзного».

Всем понятно, что смещённым наркомам – коммунистам и левым социалистам – угрожает расправа. Социал-демократическое правительство Австрии предоставляет им убежище. Всем, кроме одного – Тибора Самуэли: на «кровавого террориста» гуманизм не распространяется. Остаётся перейти границу нелегально – может, посчастливится добраться до Советской России.

В ночь на 2 августа Тибор на видавшей виды машине приезжает к одному из пограничных переходов. Поднимает с постели политуполномоченного, идёт с ним к главе местной власти – директориума. Не слишком доверяя обоим, говорит: ему срочно надо быть в Вене – там 5 августа провозгласят Советскую республику. Австриец-нелегал ведёт его маршрутом, которым сам переходил границу. Но тем временем политуполномоченный связывается с начальством и узнаёт: Советское правительство Венгрии пало. Он звонит начальнику пограничной полиции: «Примите соответствующие меры». Тот информирует австрийскую жандармерию.

Согласно официальным сообщениям Вены, жандармский патруль задержал Т. Самуэли и его спутников в приграничном лесу и доставил в караульное помещение. Там Тибор будто бы «выхватил из кармана пистолет и выстрелил в себя». Пресса дозналась, что он был застрелен в затылок и захоронен тайно. Но результаты экспертизы, о которой сообщала та же пресса, так и остались неизвестны. Британский журналист, имевший доступ к секретным документам австрийской полиции, выдвинул свою версию: исполнитель убийства – некий Дьюлаи, венгерский контрреволюционер, служивший в австрийской погранжандармерии.

Ясно, что официальная версия, как в большинстве подобных дел, шита белыми нитками. Неужели задержанного не обыскали и оставили ему оружие? Главное же – никаких причин самому кончать счёты с жизнью у Тибора не было. Клевета и предательство его не сломили. Никто из тех, кто общался с ним в последние дни, не заметил упадка его духа. Напротив, он оставался сгустком энергии и воли продолжать борьбу. Человек с его проницательностью и политическим опытом не мог не понимать: австрийским социал-соглашателям по силам отказать ему в политическом убежище, но вынести известному в Европе политику смертный приговор или выдать его в белый Будапешт они вряд ли решатся. Международная солидарность реально могла вернуть ему, как многим товарищам, свободу. Так какой же резон самому признавать себя побеждённым?

В то же время вполне понятно, кто и почему был заинтересован в его убийстве, а затем – в сокрытии обстоятельств преступления. Это все те, кому он мешал своей принципиальностью и непримиримостью к контрреволюции, кто преследовал его ложью и клеветой, «шипящей пропагандой» и прямой травлей. Это и правители держав Антанты, мстившие ему за сопротивление капитуляции. Вероятно, он оставался опасен также как участник конфиденциальных переговоров в Берлине и Москве, слишком хорошо знавший тайные пружины империалистической политики. И даже собранная им информация о финансовых делах католической церкви вполне могла стать одной из причин гибели: рукопись разоблачительной книги бесследно исчезла в архиве хортистской полиции, если только не лежит ещё где-то в секретных хранилищах.

Наш ответ на вопрос римских юристов – «кому выгодно» – косвенно подтверждается посмертной судьбой Т. Самуэли. На протяжении большей части XX столетия его роль в революционных событиях во многом замалчивалась либо задним числом «корректировалась». Ни в социалистическом Будапеште, ни в советской Москве выдающемуся интернационалисту не ставили памятников, в его честь не называли улиц и площадей. Посвящённые ему воспоминания и исторические исследования можно пересчитать по пальцам. Спасением честного имени революционера от клеветы и забвения мы во многим обязаны в первую очередь Йолан Силадьи, а затем – венгерскому историку Андрашу Шимору, на чью работу, изданную в 1978 г. на родине и в 1981 г. в Москве в русском переводе, опирается фактическая основа настоящего очерка.

Со времени огненной жизни рыцаря коммунизма минуло столетие. Река истории смывает наслоения политической конъюнктуры и демагогии. Сегодня и завтра Тибор Самуэли с нами как коммунист-ленинец, непримиримый и кристально честный борец против контрреволюции, империализма и оппортунизма, несгибаемый защитник дела социализма и провидец грозивших ему опасностей, последовательный интернационалист и верный друг нашей Советской Родины.